Развитие - идеальная сверхцель!

Достижимая и неисчерпаемая. На каждом из уровней, развиваешься постепенно, и между уровнями - скачок. То, что на предыдущем уровне было недостижимым, на более высоком, само собой разумеющееся. То есть, нет необходимости стремиться к рациональным целям. По мере развития они решаются или отбрасываются, как несущественные. У жизни есть стержень, она ненадуманно последовательна. Не нужна сакральная картина мира. Не надо ни во что недоказуемое верить. Не нужны авторитеты. В общем, одни плюсы :)

Мэри и лилипут

Муж у Мэри был лилипут. 

Он приезжал к ней свататься
на полосатой кошке, дарил земляники букетик.
Не самый видный жених, но лет-то уже не двадцать.
Подруги все при мужьях, 
при хозяйстве, 
при детях.


Свадьбу сыграли тихо, родственников жениха 
рассадили по книжным полкам и стульям детским.


Он много работал, 
был ласков, 
Мэри носила его на руках.
Это не метафора, не надейтесь.


Он ей показывал множество
невероятных вещей:
пляс кобольдов в дикой чаще, 
потаенные двери.
Она готовила только из маленьких овощей:
щи из брюссельской капусты,
салат из томатов черри.


С детьми не сложилось, врач
что-то пел про набор хромосом.
Все это похоже на драму. 
Неправда. 
На самом деле
это хорошая сказка 
со счастливым концом.
Они прожили вместе всю жизнь и умерли в один день.


Даже в старости она была хороша,
красилась, 
носила короткое.
Он, хотя и не вышел ростом, был совсем не из робких.
Их хоронили под старым дубом.
Его – в обувной коробке.
Ее – в огромной обувной коробке.

Прощальная


Умирающий в шутку едва ли всерьез воскреснет.
И в Москве тоже можно жить – словно спать в гробу.
Отходящий под утро ко сну получает песню
про болотных людей, обещания и судьбу.

Как беспечный царек обещал водяному сына,
потому что ещё не рожденных - не берегут.
Как потом этот нежный мальчик входил в трясину,
крестик, нож и рубаху оставив на берегу. 

Понимал, погрузившись по грудь, что не будет торга,
просто будет у бога топи еще один
вечно юный безмолвный пасынок в толще торфа,
без рубахи, и даже без крестика на груди.

Понимал, погрузившись по шею, по подбородок,
что вот эти пятнадцать шагов он в себе несет
стержень сказки, печаль и страх своего народа.
А потом погружался по маковку. Вот и все. 

Вот и все, мой хороший, прости, никакой морали,
всю мораль нанизали позже, чтобы прикрыть
все, что мы тут с тобой напортили и наврали,
всю нечестность, бесчеловечность нашей игры.

И неважно, в какой ты позе, стоишь ли гордо
или вязнешь и оплываешь, не в этом суть: 
твой единственно верный сюжет подступает к горлу:
и ни вскрикнуть уже, ни дернуться, ни вдохнуть.


Он, старое пианино мучая, спросил у меня как-то наедине:
-Почему ты такая колючая?
-Из-за ножей в спине.